Ольга Брагина
Аппликации
1
“Аппликации”– первая книга
Ольги Брагиной.
В поэзии автор
демонстрирует
сюжетный аттракцион,
основывающийся
на литературных
реминисценциях.
Ольге свойственно
ироническое
отношение
к персонажам
и их действиям.
2
Ольга Брагина окончила факультет переводчиков
Киевского национального лингвистического
3
университета. Стихи публиковались в электронных
журналах «Альтернация», «Новая реальность»,альманахе «Изба-читальня» (Владивосток), журналах
«Арт-шум» и «Литера-Dnepr» (Днепропетровск), «День
и Ночь» (Красноярск), «Дети Ра» (Москва), «Зинзивер»,участвовала в фестивале «Мегалит», фестивале медиа-
поэзии «Вентилятор»
(Санкт-Петербург), Волошинском фестивале.
IТерракотовые фазаны
Cерафима Андреевна разучила Брамса, утром в гнезде дворянском пьет шо-
колад, за латунной решеткой машет хвостом Фифи. Ариадна встретила губерна-
тора возле кондитерской – варит хвощи под Брянском, нужно послать ей веер, список премьер и стихи, если стихи, то, конечно, про солнце Бальмонта – там
и закладка на самом чудесном месте, еще птифур, Серафима Андреевна возле
кондитерской, много изюма в тесте плохого сорта, и губернатор в прихожей сто-
ронится общества, хмур. Ариадна Андреевна в Брянске стала известною кули-
наркой, и пришлю тебе, Симочка, книгу о пище здоровой – la petite fille litteraire, я ее тут составила в кухне по-адски жаркой, ну а в конце прилагается список ве-
сов и мер.
Белошвейке Мими по ночам снятся запонки Рокамболя, и если бы ей просы-
паться попозже, она бы узнала, что это все-таки изумруд. А знаете, химик Бе-
кетов на досуге… дальше, глаза мозоля, какие-то новые сведенья, всем до сви-
дания, тут, если считать из подвала, двести шагов до Лурда, сто шагов до Иса-
кия – всех их не перечесть, утром придет Рокамболь – мел на манжетах, слуга
в одеяньи курда – всё, как написано черным по белому, мы закрываем в шесть.
Английская бонна мисс Роджерсон штопает платье из шерсти своих баранов, герцогиня Йоркская просит Браммела выслать ей новых парижских лент, воспи-
танник милой мисс Роджерсон пишет ей письма за подписью «вечно ваш, Алов, поэт, которого не было – имя как прецедент». В горах есть один неизвестный на-
уке вид (дух витает, где малолюдно), и если он мне попадется в руки, я вами их
нареку – пока что нужно построить мир, населить его, сесть на судно и плыть в
неизвестное, ну а в конце прилагается карта, mon cher cuckoo.
Девушка Лотхен у кирхи не встретила Фауста – разминулись на пять минут
и пошли в пивную, темные силы природы потворствуют пьянству и творческим
изыскам, как говорил фон Тик. Я накоплю на билет до Веймара, я себя не вол-
ную, в Веймаре есть говорящие псы и вельможи, в погожие дни пикник. Ворохи
писем Амалии будут меня согревать холодными вечерами, «Милый мой Шле-
гель, не знаю, как вас по батюшке – всё прошло», потом его Kuche и Kleiden от-
ыщет их, боль остается с нами, боль создает свою письменность, ну а писать
смешно.
4 Терракотовые
фазаны
Аптекарский огород
Дикие травы не растут на Аптекарском огороде, рядом снимают «Аптекаря», новый отечественный сериал, Михаил Никифорович и Любовь Николаевна го-
ворят о погоде, промежуток между сценами несоразмерно мал. Откроешь кры-
шечку – и Любовь Николаевна выходит, как джинн, из бутылки, велит переста-
вить мебель, перестелить полы, считает целые рюмки, считает наличные вил-
ки, говорит, что эти детские рифмы уже для тебя малы. Михаил Никифорович
уверен – грядет возмездие скоро за годы бессонной жизни, бутылочного стек-
ла много лежит по углам, Любовь посещает лора, ставит актерскую дикцию, мо-
лодость утекла – теперь пора подумать о жизни, взаймы нам дают со скрипом, Любовь Николаевна строчит юбки, по пятницам ходит в обком, идет и читает
Есенина, улыбается встречным липам, представляет себя то кошкой, то белень-
ким голубком. Михаил Никифорович каждый раз провожает ее удивленным
взглядом, каждый человек может написать хотя бы одну книгу, один неболь-
шой гроссбух, он понимает – однажды все будут рядом и никак нельзя будет
выбрать лишь одного из двух. Любовь Николаевна, ну обернитесь, перестаньте
читать о березах, о том, что душа проходит – куда ей тут проходить, душа спо-
тыкается на углу, ей нужен укромный посох, а может быть – нить Ариадны, клу-
бок и махровая нить. Михаил Никифорович думает, что ей нужно записаться
на курсы шитья, или нет – связать ему свитер из этой махровой нити, подарен-
ной с умыслом, Любовь Николаевна спит, он продумал все свои мысли, потом
их поспешно вытер – процесс мыслетворчества пробуждает недюжинный аппе-
тит. Утром Любовь Николаевна надевает платье из бежевого кримплена, сторо-
нясь людей из провинции, идет за батоном в нашу boulangerie, читатели шепчут-
ся – платье ее не достает колена, но все-таки нет – говори, как всегда, говори.
Аптекарский
огород
5
Poison Ivy
Закройте ей лицо поскорее – ведь путь не близок, через сорок дней у нас мо-
жет быть новый герцог и всё зачтется, уже сейчас несут кипяток, приносят две
сотни мисок, я пытаюсь не думать в рифму, хоть редко, но удается. Герцоги-
ня Малфи была ребенком, читала Экклезиаста, что всё течет и меняется, в Тем-
зе плывут сосуды, иногда роняла закладку, нет, это так нечасто, мэр велел выру-
бать осины – деревню дерев Иуды. Она сидит под самым разлогим деревом, ду-
мает – яблони редко встречаются на пути, но тяготений сила велит открывать ка-
литку, и скрипнет ветка, всё-таки зря никого ни о чем не просила, особенно гер-
цога – тем вот надел на Стрэнде, золотая цепь, горностаевый плащ с отливом, а
тебе миллиона строк, дорогая Венди, не хватает для счастья, задумайся о краси-
вом. Ты зайдешь к нему, отравив кинжал в соседней аптеке, поцелуешь в лоб, в бессмертье толкнув собрата, и, наверное, Бог о смерти, любви, человеке ино-
гда вспоминает, но как-то так виновато. Закройте ей лицо поскорей, иначе уви-
дят дети, и какие-то карлицы тихо всплакнут в подолы, и тисненый том поднесут
королеве Елизавете, выходящей во сне в Венеции из гондолы.
6
Poison Ivy
Мосты и туманы
Тушинский вор собирает пепел и шепчет: «Не обессудьте, сегодня ветер не
западный, ртутный столбец завис». Марина выводит старательно: «Что мне Мо-
сква, я же – кукла Тутти, зачем так ярко горишь, словно лилия Флёр-де-Лис». За
нею пришел околоточный – вот вам моя веревка, они ведь ворвутся – в родном
безмолвии не пощадят. Мой добрый пан, я же вижу, как вам неловко – возьми-
те рубль серебром для своих щенят. Я выйду к ним и прочту что-нибудь из но-
вых, мой первый муж был дьяволом, этот – нет, на казнь всегда приходят в чу-
жих обновах, он тоже умер, значит, уже поэт. Мой сын читал “Te Deum” и дет-
ский лепет мешал мне купаться в мести, теперь она все падежи и склонения так
закрепит, что не отцепишь больше, моя вина. Мой добрый пан принесли нам
прибор и мыло, чтобы не очень долго идти ко дну. Я напишу им: «Всё это тоже
было, и не вините больше меня одну». Скоро подует ветер другой, и пепла здесь
не останется больше – одни следы, но от горения яркого я ослепла и докрича-
лась только до немоты. Можно ведь многоточием напоследок всех нерожден-
ных заживо обелить? Я открываю глаза, вижу красных деток, кровью помазан-
ных править и кровь пролить. Но господин Загоскин закроет тему, мне в поста-
новке оперной места нет. Добрый мой пан, положите побольше крему, это мог
быть совсем не плохой балет.
Мосты и туманы 7
Все любят сыр
Крошечка-ховрошечка знает – все барышни пишут стихи и играют на фор-
тепиано, читают Гегеля за чашкой мокко, пыль стирают пером павлина, видят
в себе спасителя, видят в себе тирана, прохожие дарят им отчество и высыха-
ет глина. Крошечка-ховрошечка знает – Плиний был много старше, когда зола
из Везувия метром легла на спину, я научусь писать, от любви в этом плотном
марше сорок нот, и продайте, доктор, еще стрихнину. Нет, у вас нет рецепта, идите-ка вы домой, поспите часок-другой, посмотрите «Морену-Клару», сер-
вер не выключен, раною ножевой смотришь на мир, уподобив себя кошмару, который снится без вариаций из года в год, детство, отрочество, юность из про-
висаний текста, Крошечка шлет Гумилеву, что кто-то сюда придет, она ему ска-
жет, что, дескать, не так, невеста, живое свидетельство употребления эфирных
масел и льна, так же было у Рембрандта – смешивал краски, потом отравился
хною, вешать плакаты на лестницах – скажут, что я сильна, ритм иногда хрома-
ет, но так, порою. Жертвою классических методов воспитания в крошечный тур-
никет, шлет Гумилеву, что все ушли, не выпив и полстакана, и никого на полях
этой книги нет – разве какая сонная несмеяна будет писать тебе любовную ли-
рику (есть ведь такой раздел), будет вынашивать мысли, пока не оформит ско-
пом, листик по листику плод дорогой раздел, в постном меню аппетит бередит
укропом.
8
Ну не нарочно ведь пишешь мне – в тринадцать еще неверно, сорвали клуб-
нику, разбили витраж лопатой, ну правишь этим шаром земным, а шар погло-
щает скверна, но ты не можешь себя полагать в последствиях виноватой. Ну со-
бираешь слова, несешь их топить – ручей, после придет война, после второго
Спаса, поэтому пусть словарный запас остается совсем ничей, обретает плоть, на кости нарастает мясо. Милая Милица, нужно мириться, рассказывать тихо